Биография
Фрума Хайкина родилась 6 февраля г. в семье служащего-еврея (в Новозыбкове до революции была крупная еврейская община). Получила домашнее образование (в пределах двух классов), с детства осваивала профессию портнихи, работала в мастерской. С первых же дней октября 1917 года юная Хайкина примкнула к революционному движению.
В 1918 году Хайкина поступила на службу в ВЧК . В Унечу (ныне Брянской области) прибыла из Брянска с отрядом китайцев и казахов, которые ранее работали на строительстве железной дороги и после революции оказались не у дел. Задачей было наведение революционного порядка на приграничной станции, то есть «надзор за контрреволюционной агитацией, местной буржуазией, неблагонадёжными контрреволюционными элементами, кулаками, спекулянтами и прочими врагами Советской власти, принятие мер пресечения и предупреждения против врагов» (из Инструкции чрезвычайным комиссиям на местах 1918 года). Казахи и китайцы были, вероятнее всего, членами особого вооружённого отряда, которые создавались при местных ЧК.
В Унече Хайкина возглавила местное подразделение ЧК (хотя документальных подтверждений того, что она была именно его руководителем не имеется). Унечская ЧК имела, вероятно, статус пограничной чрезвычайной комиссии. По крайней мере, пункт 26 упомянутой инструкции гласил, что в местностях, расположенных в пограничной полосе, образуются пограничные ЧК, в местностях, расположенных по линии фронта, образуются армейские ЧК; первые борются только на границе, вторые - только в военной среде.
Помимо службы в ЧК, она одновременно являлась членом Унечского ревкома (высшего органа гражданской и военной власти) и была фактически первым лицом на станции и в её ближайших окрестностях.
Работы на границе хватало: район был наводнён контрабандистами и разного рода сомнительными личностями. Помимо этого, в районе Унечи, вероятно, действовало немало агентов немецкой военной разведки, выявление и нейтрализация которых также входила в задачи местной ЧК. Кроме того, Унеча в тот период ещё взяла на себя и функции пункта таможенного пропуска. Проверять на предмет контрабанды было кого, поскольку поток выезжающих из Советской России был огромен. После Октябрьской революции страну навсегда покидали десятки тысяч людей. Многие бежали на Украину и путь их зачастую проходил через Унечу. Эмигранты везли валюту и драгоценности, которые подлежали конфискации «в пользу трудового народа».
Деятельность Хайкиной описали очевидцы:
…-Здесь главное лицо - комиссарша X. Он назвал звучную фамилию, напоминающую собачий лай (Хайкина/Хавкина). X (айкина) - молодая девица, курсистка, не то телеграфистка - не знаю. Она здесь всё. Сумасшедшая - как говорится, ненормальная собака. Зверъ, - выговорил он с ужасом и с твёрдым знаком на конце. - Все её слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает. А когда ночью у насыпи [расстреливают], то это уже не она [там работал, как видно, ревком].
И ни в чём не стесняется. Я даже не могу при даме рассказать, я лучше расскажу одному господину Аверченке. Он писатель, так он сумеет как-нибудь в поэтической форме дать понять. Ну, одним словом, скажу, что самый простой красноармеец иногда от крылечка уходит куда-нибудь себе в сторонку. Ну, так вот, эта комиссарша никуда не отходит и никакого стеснения не признаёт. Так это же ужас!- Тэффи : «Воспоминания»
…после освобождения Клинцов от немцев и гайдамаков революционный порядок в посаде устанавливала жена Щорса - Фрума Хайкина (Щорс). Это была решительная и смелая женщина. Она разъезжала в седле на лошади, в кожаной куртке и кожаных штанах, с маузером на боку, который при случае пускала в дело. Её называли в Клинцах „Хая в кожаных штанах“. В ближайшие дни под её началом выявили всех, кто сотрудничал с гайдамаками или сочувствовал им, а также бывших членов Союза Русского Народа (СРН) и расстреляли на Ореховке, на поляне за горсадом.
П. Храмченко: «Мои Клинцы»
Вышла замуж за Николая Щорса - командира местных большевистских партизанских отрядов.
В конце 1918 - начале 1919 года осуществляла «зачистку» в брошенных немцами и занятых большевиками районах, соседних с Унеча (Клинцы и другие). Также возглавляла службы ЧК при формированиях под командованием Щорса.
После гибели Щорса 30 августа 1919 года и окончания Гражданской войны она получила техническое образование в МВТУ (совр. МГТУ имени Баумана), после чего, в годы сталинской индустриализации участвовала в стройках объектов системы ГОЭЛРО (Новороссийская, Днепродзержинская, Кузнецкая, Челябинская ГРЭС), а также руководила строительством Уральского автозавода в Миассе . Непосредственно перед войной Ф. Е. работала в Москве на 1-м и 39-м авиазаводах . После 1935 года, когда советский агитпроп начал делать из Щорса «всенародно любимого героя», Хайкина, на правах вдовы начдива приняла в этой кампании самое активное участие.
Семья
Осенью 1918 года Фрума Ефимовна Хайкина вышла замуж за Николая Щорса . С 1919 года и в дальнейшем жила под партийным псевдонимом Ростова. Её дочь от брака с Щорсом - Валентина (1920-2005), родилась уже после его смерти. Впоследствии Валентина работала врачом в клинике КГБ и стала женой известного советского физика, академика И. М. Халатникова :Моя тёща в 1940 г., как вдова героя Гражданской войны Николая Щорса, получила квартиру в «доме правительства» на набережной после того, как о Щорсе вспомнил Сталин .
Похоронена в Москве на Новом Донском кладбище, к юго-востоку от бывшего главного здания Донского крематория.
Потомки живут в России и США.
Любопытные факты
Напишите отзыв о статье "Ростова-Щорс, Фрума Ефимовна"
Примечания
Ссылки
- Аверченко А . // журнал Зарницы. - 1921.
- Мои Клинцы. П. М, Храмченко, Р. И. Перекрестов
- Надежда Тэффи. «Воспоминания»
Отрывок, характеризующий Ростова-Щорс, Фрума Ефимовна
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l"absence! J"ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m"entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j"aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
В своём «Приятельском письме Ленину» Аркадий Аверченко упоминает о том, как в 1918 г. уехал из Петербурга, чтобы избежать ареста:
«Ты тогда же отдал приказ задержать меня на ст. Зерново, но я совсем забыл тебе сказать перед отъездом, что поеду через Унечу.
Не ожидал ты этого?
Кстати, спасибо тебе. На Унече твои коммунисты приняли меня замечательно. Правда, комендант Унечи — знаменитая курсистка товарищ Хайкина сначала хотела меня расстрелять.
— За что? — спросил я.
— За то, что вы в своих фельетонах так ругали большевиков».
«Курсистка товарищ Хайкина» для современного читателя выглядит не более чем эпизодическим персонажем, а на самом деле она была реальным историческим лицом и довольно известным.
Фрума Хайкина родилась в 1897 г. в Новозыбкове Черниговской губернии в семье служащего. Она получила домашнее образование в пределах двух классов, с детства осваивала профессию портнихи, работала в мастерской. Однако с первых же дней октября 1917 года юная Фрума примкнула к революционному движению. Зимой 1917-18 г. из китайцев и казахов, нанятых Временным правительством для строительства железных дорог, она сформировала вооруженный отряд ЧК, который разместился на станции Унеча (ныне в Брянской области).
Помимо службы в ЧК, она одновременно являлась членом Унечского ревкома (высшего органа гражданской и военной власти) и была фактически первым лицом на станции и в её ближайших окрестностях. Работы на границе хватало: район был наводнён контрабандистами и разного рода сомнительными личностями и, вероятно, агентами немецкой разведки.
Кроме того, Унеча в тот период ещё взяла на себя и функции пункта таможенного пропуска. Проверять на предмет контрабанды было кого, поскольку поток выезжающих из Советской России был огромен. После Октябрьской революции страну навсегда покидали десятки тысяч людей. Многие бежали на Украину и путь их зачастую проходил через Унечу. Эмигранты везли валюту и драгоценности, которые подлежали конфискации «в пользу трудового народа». Именно поэтому деятельность Хайкиной нашла отражение в воспоминаниях эмигрантов, в том числе Аверченко.
Отрывок, посвященный Хайкиной, есть и в книге «Мои Клинцы» П. Храмченко и Р. Перекрестова:
«...после освобождения Клинцов от немцев и гайдамаков революционный порядок в посаде устанавливала жена Щорса — Фрума Хайкина (Щорс). Это была решительная и смелая женщина. Она разъезжала в седле на лошади, в кожаной куртке и кожаных штанах, с маузером на боку, который при случае пускала в дело. Ее называли в Клинцах „Хая в кожаных штанах“. В ближайшие дни под ее началом выявили всех, кто сотрудничал с гайдамаками или сочувствовал им, а также бывших членов Союза Русского Народа и расстреляли на Ореховке, на поляне за Горсадом. Несколько раз поляна обагрялась кровью врагов народа. Уничтожалась вся семья, не щадили даже подростков. Тела расстрелянных людей были похоронены слева от дороги на Вьюнку, где в те годы заканчивались дома посада...»
Хайкина отличалась особой жестокостью, принимала личное участие в расстрелах, пытках и ограблениях. Без суда и следствия расстреляла около 200 офицеров, пытавшихся через Унечу проехать на Украину. Документы на эмиграцию им не помогли.
Пожалуй, самые потрясающие воспоминания о Хайкиной сохранились у Надежды Тэффи, которая в памятном 1918 году направлялась в Киев вместе с Аверченко и группой артистов — «на гастроли».
«Огляделся, обернулся, успокоился и заговорил:
— Я таки кое-что узнал. Здесь главное лицо — комиссарша X.
Он назвал звучную фамилию, напоминающую собачий лай.
— X.— молодая девица, курсистка, не то телеграфистка — не знаю. Она здесь всё. Сумасшедшая — как говорится, ненормальная собака. Зверь, — выговорил он с ужасом и с твердым знаком на конце.— Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает. А когда ночью у насыпи, то это уже не она. И ни в чем не стесняется. Я даже не могу при даме рассказать, я лучше расскажу одному господину Аверченко. Он писатель, так он сумеет как-нибудь в поэтической форме дать понять. Ну, одним словом, скажу, что самый простой красноармеец иногда от крылечка уходит куда-нибудь себе в сторонку. Ну, так вот, эта комиссарша никуда не отходит и никакого стеснения не признает. Так это же ужас!
Он оглянулся.
— Повернем немножечко в другую сторону.
— А что насчет нас слышно? — спросила я.
— Обещают отпустить. Только комиссарша еще не высказалась. Неделю тому назад проезжал генерал. Бумаги все в порядке. Стала обыскивать — нашла керенку: в лампасы себе зашил. Так она говорит: „На него патронов жалко тратить... Бейте прикладом“. Ну, били. Спрашивает: „Еще жив?“ „Ну,—говорят, — еще жив“. „Так облейте керосином и подожгите“. Облили и сожгли».
<...>
«В закуте деревянного барака, играющей роль уборной господ артистов, пока нам оттирали башмаки газетной бумагой, мы смотрели в щелочку на нашу публику.
Барак вмещал, вероятно, человек сто. С правой стороны на подпорках и брусьях висело нечто вроде не то галерки, не то просто сеновала.
В первых рядах — «генералитет и аристократия». Все в коже (я говорю, конечно, не о собственной, человеческой, а об телячьей, бараньей — словом, «революционной» коже, из которой шьются куртки и сапожищи с крагами). Многие в «пулеметах» и при оружии. На некоторых по два револьвера, словно пришли не в концерт, а на опасную военную разведку, вылазку, на схватку с врагом, превосходящим силами.
— Смотрите на эту, вон — в первом ряду, посредине... — шепчет Гуськин.— Это она.
Коренастая, коротконогая девица, с сонным лицом, плоским, сплющенным, будто прижала его к стеклу, смотрит. Клеенчатая куртка в ломчатых складках. Клеенчатая шапка.
— Какой зверь! — с ужасом и твердым знаком шипит мне на ухо Гуськин.
«Зверь?» Не нахожу. Не понимаю. У нее ноги не хватают до полу. Сама широкая. Плоское лицо тускло, точно губкой провели по нему. Ничто не задерживает внимания. И нет глаз, нет бровей, нет рта — все смазано, сплыло. Ничего «инфернального». Скучный комок. Женщины с такой внешностью ждут очереди в лечебницах для бедных, в конторах для найма прислуги. Какие сонные глаза. Почему они знакомы мне? Видела я их, видела... давно... в деревне... баба-судомойка. Да, да, вспомнила. Она всегда вызывалась помочь старичку повару, когда нужно было резать цыплят. Никто не просил — своей охотой шла, никогда не пропускала. Вот эти самые глаза, вот они, помню их...
— Ой, не смотрите же так долго,— шепчет Гуськин. — Разве можно так долго!..
Я нетерпеливо мотнула головой, и он отошел. А я смотрела.
Она медленно повернула лицо в мою сторону и, не видя меня через узкую щель кулисы, стала мутно и сонно глядеть прямо мне в глаза. Как сова, ослепленная дневным светом, чувствует глазами человеческий взгляд и всегда смотрит, не видя, прямо туда, откуда глядят на нее.
И в этом странном слиянии остановились мы обе.
Я говорила ей:
«Все знаю. Скучна безобразной скукой была твоя жизнь, „Зверъ“. Никуда не ушагала бы ты на своих коротких ногах. Для трудной дороги человеческого счастья нужны ноги подлиннее... Дотянула, дотосковала лет до тридцати, а там, пожалуй, повесилась бы на каких-нибудь старых подтяжках или отравилась бы ваксой — такова песнь твоей жизни. И вот какой роскошный пир приготовила для тебя судьба! Напилась ты терпкого, теплого, человеческого вина досыта, допьяна. Хорошо! Правда? Залила свое сладострастие, больное и черное. И не из-за угла, тайно, похотливо и робко, а во все горло, во все свое безумие. Те, товарищи твои в кожаных куртках, с револьверами,— простые убийцы-грабители, чернь преступления. Ты им презрительно бросила подачку — шубы, кольца, деньги. Они, может быть, и слушаются, и уважают тебя именно за это бескорыстие, за „идейность“. Но я-то знаю, что за все сокровища мира не уступишь ты им свою черную, свою „черную“ работу. Ее ты оставила себе.
Не знаю, как могу смотреть на тебя и не кричать по-звериному, без слов,— не от страха, а от ужаса за тебя, за человека — „глину в руках горшечника“, слепившего судьбу твою в непознаваемый рассудком час гнева и отвращения...»
Н. Тэффи. «Ностальгия»
Как же сложилась в дальнейшем судьба этой женщины?
Осенью 1918 года она вышла замуж за Николая Щорса — командира местных большевистских партизанских отрядов. Их брак длился меньше года. Щорс погиб в августе 1919 года, и их дочь Валентина родилась уже после смерти отца. Фрума Ефимовна отправилась хоронить тело мужа в Самару. И после этого в Унечу уже больше не вернулась: перешла в Народный комиссариат просвещения — контролировать работу образования, книгоиздательств, а также театралов, музейщиков и библиотекарей. Тогда же — в 1919-м, она взяла себе и псевдоним Ростова-Щорс, «похоронив» товарища Хайкину. Получила техническое образование в МВТУ (совр. МГТУ имени Баумана), после чего, в годы сталинской индустриализации участвовала в стройках объектов системы ГОЭЛРО (Новороссийская, Днепродзержинская, Кузнецкая, Челябинская ГРЭС), а также руководила строительством Уральского автозавода в Миассе.
Вы наверняка помните: «Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка»? Так вот, ни в годы Гражданской войны, ни несколько лет после нее Щорс не числился в легендарных красных командирах. Его «назначили» им, когда в середине 1930-х Сталин распорядился: «Нужно, чтобы у украинского народа был свой Чапаев». Им и стал Николай Щорс.
С ролью «вдовы комдива» Фрума Ефимовна Ростова-Щорс справлялась блистательно! Активная, живая, она сколотила из щорсовских ветеранов обширное движение, без конца ездила на какие-то встречи, беседовала с молодежью, рассказывая о буднях и подвигах своего героического супруга. Она инициировала выход сборника воспоминаний «Легендарный начдив». Она ходила на репетиции оперы «Щорс» — следила за ходом постановки, а потом с таким же энтузиазмом давала советы Довженко — как тот должен правильно изобразить ее мужа на экране. Как вдова героя Гражданской войны, она получила квартиру в «доме правительства» на набережной. Так до самой смерти в 1977 году она и «работала» вдовой Щорса, тщательно скрывая свою девичью фамилию, под которой она руководила чрезвычайкой в Унече.
Интересный факт. Дочь Фрумы Ефимовны Ростовой-Щорс Валентина вышла замуж за физика Исаака Марковича Халатникова, который работал вместе со Львом Ландау над созданием атомной бомбы. Когда знаменитый ученый попал в аварию, спасать его бросился едва ли не весь мир. Вот что пишет Халатников: «Возникали сложности с лекарствами. Кроме мочевины, которую по воздуху доставили из Лондона, требовались в больших количествах разные другие лекарства, многие из которых можно было найти только в Кремлевской аптеке». Увы, рецепты Льва Ландау там не принимались. А вот Ростову-Щорс в аптеке обслуживали с дорогой душой — причем бесплатно. И тогда: «Все рецепты стали выписывать на ее имя, и таким образом решили проблему лекарств для не принадлежащего к контингенту Ландау». Такая вот история...
К революционному движению Фрума Хайкина примкнула в 1917 году. В 1918 она объявилась в городе Унече (ныне Брянская область) во главе отряда китайцев и казахов, которые до революции были наняты на строительство железной дороги. Теперь они остались не у дел, и новая власть быстро сформировала из них боевые отряды, в том числе, и при местных ЧК.
Боевой задачей отряда было наведение революционного порядка на приграничной станции, а так же, как гласила инструкция по чрезвычайным комиссиям на местах 1918 года, «надзор за контрреволюционной агитацией, местной буржуазией, неблагонадежными контрреволюционными элементами, кулаками, спекулянтами и прочими врагами советской власти, принятие мер пресечения и предупреждения против врагов». Из этого перечня должностных обязанностей видно, что вчерашняя курсистка была полной хозяйкой в Унече. Она ходила в кожаной куртке и в кожаных штанах, всегда в сопровождении своих китайцев, и с маузером на боку. Этот маузер Фрума совсем не затруднялась пускать в ход в случае необходимости. Она была главой местной ЧК и членом Унечского ревкома.
Сохранились воспоминания о том, как именно Фрума наводила революционный порядок на приграничной территории. Стоило ей увидеть «чуждое настроение» белогвардейца или представителя буржуазии, как эта невысокая, худенькая девушка приказывала: «Расстрел!». И китайцы приводили приговор в исполнение немедленно.
Есть и более пикантные воспоминания. «Хая в кожаных штанах» -- так именовали ее в глаза и за глаза, вершила судьбы обывателей Унечи, сидя на крыльце дома, отведенного под штаб ЧК. «Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает» -- передает рассказ очевидца в своих воспоминаниях Тэффи. И дальше: «И ни в чем не стесняется. Я даже не могу при даме рассказать, я лучше расскажу одному господину Аверченке. Он писатель, так он сумеет как-нибудь в поэтической форме дать понять. Ну, одним словом, скажу, что самый простой красноармеец иногда от крылечка уходит куда-нибудь себе в сторонку. Ну, так вот, эта комиссарша никуда не отходит и никакого стеснения не признает…».
Хайкина появилась в Унече зимой. А через несколько месяцев, весной 1918 года сюда же прибыл Щорс – командир большевистского партизанского отряда. Разумеется, командир полка и хозяйка местной ЧК не могли не встретиться. Они встретились. И вскоре чекисты и однополчане Щорса, и прочая пестрая публика узнали, что «красный командир» и «Хая в кожаных штанах» закрутили любовь. Особенно их сблизил, наверное, мятеж в Богунском полку, формированием которого занимался Щорс. Мятежники разгромили ЧК, заняли штаб полка, захватили телеграф, разрушили железнодорожный путь, и послали к немцам с просьбой занять Унечу. Щорс спасся лишь потому, что сумел бежать от пытавшихся арестовать его бунтовщиков. Бунт был подавлен, но представителям новой власти пришлось пережить несколько очень тревожных дней. Поздней осенью 1918 года Фрума вышла замуж, и фамилия ее стала Щорс. Но даже выйдя замуж, Фрума с кожаными штанами и маузером не рассталась.
В воинских формированиях под командованием Щорса тоже были свои службы ЧК, и супруга красного командира их с успехом возглавила.
К середине декабря отряд Щорса выбил из соседних с Унечей районов, в частности, из Клинцов, отряды немцев и гайдамаков – так называли военнослужащих гетманского режима, правившего в те годы Украиной. На очищенных от контрреволюции территориях предстояло навести новый, революционный порядок. Этим и занималась Фрума Щорс. Спустя годы люди вспоминали, как эта решительная женщина разъезжала по Клинцам верхом, в своих неизменных кожаных штанах, с маузером на боку. Под ее руководством выявили всех, кто сотрудничал с гайдамаками, и расстреляли. При этом не щадили ни женщин, ни подростков.
30 августа Щорс был убит во время боя с петлюровцами. Фрума сочла за благо уехать с Брянщины, причем сделала это под предлогом, который многим тогда показался надуманным: она увезла тело мужа, чтобы похоронить его как можно дальше и тем спасти от возможных надругательств со стороны петлюровцев. Местом захоронения была избрана отчего-то Самара.
На этом история «Хаи в кожаных штанах» завершается.
Быстрые новости сегодня
Николай Щорс и его жена Фрума Хайкина, беспощадный палач революции
Николая Щорса когда-то называли «украинским Чапаевым», в последнее время эта неоднозначная фигура отечественной истории вызывает множество споров, хотя рядом с ним находилась еще более одиозная персона – его жена Фрума Хайкина. Она служила в ЧК на приграничной станции Унеча, через которую из России эмигранты выезжали в Украину, а оттуда – за границу. О жестокости палача революции ходили легенды: Хайкина руководила массовыми расстрелами, пытками и ограблениями, уничтожила около 200 офицеров, пытавшихся бежать из России, а однажды сожгла заживо старого генерала, у которого нашли спрятанные деньги.
Фрума Хайкина-Щорс
Фрума Ефимовна Хайкина родилась в 1897 г. в семье еврейского чиновника. О ее детстве и юности не сохранилось почти никаких сведений, известно только то, что в 1917 г. она примкнула к революционному движению. В городе Унеча она собрала китайцев и казахов, которые до войны работали на строительстве железной дороги, и создала из них боевой отряд при местной ЧК. Хайкина была также членом Унечского ревкома и фактически была первым лицом на этой станции.
На станции Унеча Фрума Хайкина чувствовала себя полноправной хозяйкой
Свою первостепенную задачу Фрума Хайкина видела в уничтожении врагов революции и наведении «порядка» на приграничной станции, а также, как гласила инструкция местной ЧК, в осуществлении «надзора за контрреволюционной агитацией, местной буржуазией, неблагонадежными контрреволюционными элементами, кулаками, спекулянтами и прочими врагами советской власти, принятии мер пресечения и предупреждения против врагов».
Николай Щорс среди курсантов школы комсостава
В Унече Хайкина чувствовала себя полноправной хозяйкой. Ее замечали издалека – она носила кожаную куртку и кожаные штаны, с маузером на боку, всегда в сопровождении своих китайцев. В городе ее прозвали «Хая в кожаных штанах». Женщина-палач наводила страх и на приезжих, и на местных жителей – она могла без суда и следствия расстреливать всех, кто вызывал у нее подозрения. Эмигранты везли с собой валюту и драгоценности, которые у них отбирали в Унече «в пользу трудового народа».
Надежда Тэффи
После революции из страны выезжали десятки тысяч людей. В числе тех, кто покидал Россию в 1918 г., оказались и писатели Надежда Тэффи и Аркадий Аверченко. Они имели дело с Фрумой Хайкиной, и Тэффи так описала свои впечатления от встречи с ней: «Здесь главное лицо – комиссарша X. Молодая девица, курсистка, не то телеграфистка – не знаю. Она здесь все. Сумасшедшая – как говорится, ненормальная собака. Зверь… Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает».
Николай Щорс
Весной 1918 г. в Унечу прибыл командир партизанского большевистского отряда Николай Щорс. Фрума Хайкина помогла ему подавить мятеж в Богунском полку, формированием которого он занимался. А осенью она стала его женой. Вместе они выбили из соседних с Унечей районов отряды немцев и гайдамаков и расстреляли всех, кто с ними сотрудничал. Хайкина и тут проявляла жестокость палача – провинившихся убивали вместе со всей семьей.
Николай Щорс
По свидетельству железнодорожника Васеко, эта женщина-палач «своими суровыми мерами навела страх не только на спекулянтов и эмигрантов, но и на красногвардейцев Богунского полка. Многих из солдат она расстреляла, каковые восстали и желали убить её и китайцев. Но она, бросив бомбу в отряд, бежала». Писатель Амфитеатров-Кадышев вспоминал: «Свирепость Хайкиной при допросах лиц подозрительных достигала неимоверных размеров: она, например, делала бритвой надрезы на теле допрашиваемых и поливала царапины одеколоном». 
А в августе 1919 г. во время боя с петлюровцами Щорс был убит. После этого Хайкина уехала в Самару. Она изменила свою фамилию и стала Ростовой-Щорс, получила техническое образование, работала на стройках объектов ГОЭРЛО. Большинство биографов пишут, что с тех пор основной ее профессией была «вдова народного героя Щорса». Ее пригласили в качестве консультанта на съемки фильма Довженко о ее муже, она участвовала в подготовке сборника воспоминаний о Щорсе, выступала на различных официальных мероприятиях, связанных с ним, рассказывала молодежи о подвигах своего героического супруга. Как «вдове героя гражданской войны» ей дали квартиру в «доме правительства» на набережной.
Кадр из фильма А. Довженко *Щорс*, 1939
Когда в 1977 г. Фрума Хайкина-Щорс-Ростова скончалась, ее настоящей фамилии, так же, как и о чекистском прошлом, уже никто не помнил. Только спустя 20 лет после ее смерти историки открыли немало ранее не известных фактов о палаче по прозвищу «Хая в кожаных штанах».
Фрума Хайкина (Ростова-Щорс), беспощадный палач революции
Фрума Ефимовна Ростова-Щорс (Хайкина) (6 февраля 1897, Новозыбков, Черниговская губерния - сентябрь 1977, Москва) - российская революционерка, чекистка, жена Николая Щорса.
Биография
Фрума Хайкина родилась 6 февраля 1897 г. в семье служащего-еврея (в Новозыбкове до революции была крупная еврейская община). Получила домашнее образование (в пределах двух классов), с детства осваивала профессию портнихи, работала в мастерской. С первых же дней октября 1917 года юная Хайкина примкнула к революционному движению.
В 1918 году Хайкина поступила на службу в ВЧК. В Унечу (ныне Брянской области) прибыла из Брянска с отрядом китайцев и казахов, которые ранее работали на строительстве железной дороги и после революции оказались не у дел. Задачей было наведение революционного порядка на приграничной станции, то есть «надзор за контрреволюционной агитацией, местной буржуазией, неблагонадёжными контрреволюционными элементами, кулаками, спекулянтами и прочими врагами Советской власти, принятие мер пресечения и предупреждения против врагов» (из Инструкции чрезвычайным комиссиям на местах 1918 года). Казахи и китайцы были, вероятнее всего, членами особого карательного вооружённого отряда, которые создавались при местных ЧК.
В Унече Хайкина возглавила местное подразделение ЧК (хотя документальных подтверждений того, что она была именно его руководителем не имеется). Унечская ЧК имела, вероятно, статус пограничной чрезвычайной комиссии. По крайней мере, пункт 26 упомянутой инструкции гласил, что в местностях, расположенных в пограничной полосе, образуются пограничные ЧК, в местностях, расположенных по линии фронта, образуются армейские ЧК; первые борются только на границе, вторые - только в военной среде.
Помимо службы в ЧК, она одновременно являлась членом Унечского ревкома (высшего органа гражданской и военной власти) и была фактически первым лицом на станции и в её ближайших окрестностях. Работы на границе хватало: район был наводнён контрабандистами и разного рода сомнительными личностями. Помимо этого, в районе Унечи, вероятно, действовало немало агентов немецкой военной разведки, выявление и нейтрализация которых также входила в задачи местной ЧК. Кроме того, Унеча в тот период ещё взяла на себя и функции пункта таможенного пропуска. Проверять на предмет контрабанды было кого, поскольку поток выезжающих из Советской России был огромен. После Октябрьской революции страну навсегда покидали десятки тысяч людей. Многие бежали на Украину и путь их зачастую проходил через Унечу. Эмигранты везли валюту и драгоценности, которые подлежали конфискации «в пользу трудового народа».
Деятельность Хайкиной описали очевидцы:
…комендант Унечи - знаменитая курсистка товарищ Хайкина сначала хотела меня расстрелять. - За что? - спросил я. - За то, что вы в своих фельетонах так ругали большевиков.Аркадий Аверченко «Приятельское письмо Ленину»
…-Здесь главное лицо - комиссарша X. Он назвал звучную фамилию, напоминающую собачий лай (Хайкина/Хавкина). X (айкина) - молодая девица, курсистка, не то телеграфистка - не знаю. Она здесь всё. Сумасшедшая - как говорится, ненормальная собака. Зверъ, - выговорил он с ужасом и с твёрдым знаком на конце. - Все её слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает. А когда ночью у насыпи [расстреливают], то это уже не она [там работал, как видно, ревком].
И ни в чём не стесняется. Я даже не могу при даме рассказать, я лучше расскажу одному господину Аверченке. Он писатель, так он сумеет как-нибудь в поэтической форме дать понять. Ну, одним словом, скажу, что самый простой красноармеец иногда от крылечка уходит куда-нибудь себе в сторонку. Ну, так вот, эта комиссарша никуда не отходит и никакого стеснения не признаёт. Так это же ужас!
Тэффи: «Воспоминания»
…после освобождения Клинцов от немцев и гайдамаков революционный порядок в посаде устанавливала жена Щорса - Фрума Хайкина (Щорс). Это была решительная и смелая женщина. Она разъезжала в седле на лошади, в кожаной куртке и кожаных штанах, с маузером на боку, который при случае пускала в дело. Её называли в Клинцах „Хая в кожаных штанах“. В ближайшие дни под её началом выявили всех, кто сотрудничал с гайдамаками или сочувствовал им, а также бывших членов Союза Русского Народа (СРН) и расстреляли на Ореховке, на поляне за горсадом.П. Храмченко: «Мои Клинцы»
Вышла замуж за Николая Щорса - командира местных большевистских партизанских отрядов.
В конце 1918 - начале 1919 года осуществляла «зачистку» в брошенных немцами и занятых большевиками районах, соседних с Унеча (Клинцы и другие). Также возглавляла службы ЧК при формированиях под командованием Щорса.
После гибели Щорса 30 августа 1919 года и окончания Гражданской войны она получила техническое образование в МВТУ (совр. МГТУ имени Баумана), после чего, в годы сталинской индустриализации участвовала в стройках объектов системы ГОЭЛРО (Новороссийская, Днепродзержинская, Кузнецкая, Челябинская ГРЭС), а также руководила строительством Уральского автозавода в Миассе. Непосредственно перед войной Ф. Е. работала в Москве на 1-м и 39-м авиазаводах. После 1935 года, когда советский агитпроп начал делать из Щорса «всенародно любимого героя», Хайкина, на правах вдовы начдива приняла в этой кампании самое активное участие.
Семья
Осенью 1918 года Фрума Ефимовна Хайкина вышла замуж за Николая Щорса. С 1919 года и в дальнейшем жила под партийным псевдонимом Ростова. Её дочь от брака с Щорсом - Валентина (1920-2005), родилась уже после его смерти. Впоследствии Валентина работала врачом в клинике КГБ и стала женой известного советского физика, академика И. М. Халатникова:
Моя тёща в 1940 г., как вдова героя Гражданской войны Николая Щорса, получила квартиру в «доме правительства» на набережной после того, как о Щорсе вспомнил Сталин.
Похоронена в Москве на Новом Донском кладбище, к юго-востоку от бывшего главного здания Донского крематория.
Потомки живут в России и США.
Любопытные факты
- Пользуясь правом Хайкиной на обслуживание в кремлёвской аптеке, её зять академик И. М. Халатников получал дефицитные лекарства для лечения академика Л. Д. Ландау.